lesnick | (no subject)

Русский поэт Наталья Георгиевна Астафьева родилась 19 сентября 1922 года в Варшаве.

Мы, дети атомного века,
не празднуем свои рожденья.
На двери - мамины засеки.
От снятых фотографий - тени.
Мы не успели оглядеться,
не выучили песен птичьих:
нашиты рядовому детству
значки казарменных отличий.
По стратегическому плану
игрушечных солдат расставив,
мы всё же не по-детски рано
мечтать о войнах перестали.
Нас прошлым подвигам учили,
нас будущей учили славе.
Нам знамя красное вручили
на Краснопресненской заставе.
И непосильное наследство
неся к невидимой нам цели,
мы не успели оглядеться,
сложить мы песен не успели.
Мы даже дней рождений даты
наверно бы не сохранили,
когда бы их военкоматы
по книгам не поразносили.
И вновь детей отцы-калеки
готовят к новому сраженью...
Мы, дети атомного века,
не празднуем свои рожденья.

Март, 1947

* * *
Четыре следователя вели допрос.
Четверо суток это продолжалось.
Четверо суток матери пришлось
Стоять. Но выстояла, продержалась.

И день и ночь стоять, стоять, стоять, —
в ушах одно и то же: «Блядь, блядь, блядь», —
удары мата, как удары плети.
Шантаж, угрозы, ругань — и опять
всё то же, первый ли, второй ли, третий.

И лишь четвёртый следователь был
обычным человеком. Вот где чудо!
Страх, дисциплина и службистский пыл
могли убить в нём все людские чувства,
но человеческое существо
в нём уцелело даже в час жестокий,
благодаря сочувствию его
мать выдержала столько суток стойки.

Он, сидя за столом, как бы дремал,
мать отдыхала, он смотрел сквозь пальцы,
а если кто-то подходил к дверям —
кричала мать, он сразу просыпался.

Про их немой взаимный уговор
узнал бы Третий ли, Второй ли, Первый —
Четвёртого бы вывели во двор,
и завтра же его бы жрали черви.

Он не был ни героем, ни борцом
за некую великую идею.
Он «слабость» проявил в борьбе с «врагом»,
в борьбе с несчастной матерью моею.

…Мать выстояла. Всё равно ей срок
и дали, и впоследствии продлили.
А внутренности ей потом подшили,
врач в лагере нашелся, старичок.

До этого — в тюрьме — была в тифу…
Повыпали и волосы и зубы…
И прозе-то, не только что стиху,
не описать всей той поры безумной.

Но в памяти у матери моей
остался, через всю тюрьму и лагерь,
Четвёртый Следователь, тот, что ей
в годину муки хоть чуть-чуть послабил.

1959

* * *

Двух станов не боец

А. К. Толстой

Распалась вся страна
на два враждебных стана.
Кровава и страшна
разверзшаяся рана.

Безудержность вражды
чудовищна, ужасна,
чудовищны вожди,
что нас зовут сражаться.

Страна вся напряглась,
дрожит от напряженья,
и кровь уж пролилась,
уже идут сраженья.

Столкнулись, флаг на флаг,
двоится воля злая,
бьёт насмерть слово «враг»,
как пуля разрывная.

Ругаясь и грызясь,
барахтаемся в яме,
и наша рознь - как казнь,
заслуженная нами.

Раздрызг и трескотня,
вдруг вся распалась паства...
Неужто так моя
душа может распасться?

Два лагеря, две тьмы...
Нас рвут слепые страсти...
Неужто можем мы
распасться так на части?

Неужто в нас душа
погибнет, мучась в корчах,
как тело малыша,
разорванное в клочья?

1993