lesnick | (no subject)

Арсений Тарковский

Я человек, я посредине мира,
За мною – мириады инфузорий,
Передо мною мириады звёзд.
Я между ними лёг во весь свой рост -
Два берега связующие море,
Два космоса соединивший мост.

Я Нестор, летописец мезозоя,
Времён грядущих я Иеремия.
Держа в руках часы и календарь,
Я в будущее втянут, как Россия,
И прошлое кляну, как нищий царь.

Я больше мертвецов о смерти знаю,
Я из живого самое живое.
И - Боже мой! – какой-то мотылёк,
Как девочка, смеётся надо мною,
Как золотого шёлка лоскуток.

1958

Михаил Юдовский

Я просыпался с привкусом смерти во рту,
смывал этот привкус водою, счищал зубною
пастой, мысленно проводил черту,
разделяющую меня и мою паранойю,

выходил на улицу, поглаживал ветру круп,
оставляя следы на прозрачной шкуре.
Смерть была медленной, как черепаховый суп,
как улиточный бог, накурившийся дури.

Я вглядывался в прищур ее монгольских глаз,
в редкозубую усмешку, в вывернутые наружу
ноздри каторжницы и понимал, что она родилась,
чтоб однажды явиться по мою душу.

Я не знал, есть ли у меня душа,
но чувствовал, как от пупка до поясницы
перекатываются, переворачиваются, шурша,
опавшие листья и скомканные страницы.

Мне хотелось то всех любить, то на всё забить.
Но покуда сереет небо над миром сиро,
вам никогда не удастся меня забыть –
потому что я сердце этого мира.

18.07.2016
Иван Жданов

Когда покой – лишь прошлого значенье,
эачем он день отвергнутый зовёт,
бредя на ощупь по уступам эха
к предутренней охапке перспектив?
В чём воплотит он беглый свой рассудок?
Глухое эхо втеплено в молчанье,
оно блестит на устной пиктограмме
изрезанного откликами ветра.

Ему ли знать, чей путь его ведёт,
земля ли ищет, или небо кличет,
чей это голос вынести не смог
неуловимой тяжести обличья.
Кто был здесь? Говорящий человечек,
владевший языком членистоногим,
умевший говорить повсюду эхом,
не зная ни молчания, ни речи?

Иль проходило наважденье скрипок,
поющих без смычков под талым льдом,
сопровождавших костяную флейту,
чей голос доносился из крыла,
протянутого в воздух при полёте?
Иль шёпот оглушенный осязанья?
Иль воздух, перепутавший улыбку
с гримасой отвращения и боли?

И кто б здесь ни был, путь спешит в рассвет.
Но эхо без свободы и надежды,
как угол, запечатанный в оправу
на нём пересекающихся стен.

Пусть круче соли медленный подъём
груди при входе и зрачки белеют
сквозь негашёный сумрак – всё плывёт,
становится дыханье невесомым,
когда его выталкивает время,
свой голос неспособное узнать.