(no subject)

[lesnick]

Давидис, иди в ад.

В огонь? Ну, что ж... и он шагнул!

Его

рассказ про то, что
не снится самому́ Шойгу,
иначе стыд и тошно; доведись ему, а не Давидису...
и вообразил бы, да не вынесу.
© Михаил Юдовский
(да, тот са́мый)

Любимая, когда мы убивали,
гордясь собой и родиной вдвойне,
мы об убитых думали едва ли,
поскольку на войне как на войне.
Опутаны едиными силками,
мы даже не смотрели им в глаза
которые синели васильками,
как будто отражая небеса.

Солдаты поневоле людоеды.
Нам было, если честно, всё равно.
Поверь, что запах крови и победы
пьянит куда сильнее, чем вино.
Мне в самом деле хочется напиться,
просыпаться песком сквозь решето.
Любимая, я вовсе не убийца,
а – Бог свидетель – сам не знаю кто.

Я пустота. Я пушечное мясо.
Несомый стаей озверевший волк,
которым движет страх, тупая масса,
слепая верноподданность и долг.
Здесь нет дорог. Здесь правит бездорожье.
И сам от безысходности не свой,
я всё пойму, когда звенящей рожью
Меня укроет поле с головой.

Не жди меня. Уснёт и не проснётся
моя душа, не размыкая век.
А если я вернусь, к тебе вернётся
чужой и незнакомый человек.
Я очерствел. Я высох, словно корка,
до мелкой пыли сердце раскрошив.
А всё-таки, любимая, мне горько –
за тех, кто умер, и за тех, кто жив.

Политзанятие на тему повседневности зла ведёт историк Татьяна Тимофеева

Марья Куприянова

хельге тринадцать – то есть, уже большая.
лезет с вопросами, бегает и мешает
вечно стремится выразить свой протест
маме перечит, кашу почти не ест
между тем, у неё все есть:
дельфин по имени Людвиг
папа, который маму совсем не любит
игрушек ворох
братик, сестрички, взрослые разговоры.
все говорят: война завершится скоро
мы потеряли город.
дети читают Гёте и верят в чёрта
треплют его по холке, целуют морду
чёрт неизменно вьется у них под боком
благо, нет связи с Богом.
бункер затих, на утро сготовят пудинг
к вечеру тут в живых никого не будет
(вальтер отца, тревожные голоса,
мамины слёзы – цианистая роса)
хельга ложится в десять и тушит лампу
ночь обнимает хельгу пушистой лапой
снится ей рыбный, пряничный, вольный город
снятся тюльпаны и незнакомый говор
папа и мама вышли на Дамрак-штрассе
девочка Анна машет рукой с террасы
солнце дельфином пляшет в воде канала
утро не скоро, страха как не бывало
чёрт поправляет Хельгино одеяло
прячет в кармане ампулу люминала
молча садится рядом.
где-то гремят снаряды и гибнут люди
где-то беззвучно плачет забытый Людвиг
мама не спит, она выбирает платье
смерть – это вроде свадьбы, все дело в дате
хельга во сне смеётся, ей вторит Анна
пышно цветут тюльпаны.