lesnick | (no subject)

Лео Эпштейн
(Массачусетс)

Покойный отец говорил: побольше думай о тех,
Кто живёт труднее, чем ты, поменьше – о тех, кто легче.
Многое я забыл, многое я отверг,
Но эти слова вспоминаю (хотя и не каждый вечер).

Отец был в известной степени доморощенный моралист,
Но страдал он по-настоящему – и заслуженно, и не очень.
Споры давно закончились, переломы давно срослись –
Зачем же он вспоминается растерянным, среди ночи
На кухне пипеткой отсчитывающим: «... четыре, пять,
Шесть, семь, восемь...», боящимся сбиться со счёта,
Зачем на земле, где не связана с ним ни одна пядь,
Он снится мне убеждающим меня и ещё кого-то,

Что душа прочна как конструкция, но мягок материал;
А потом кричащим мне с лестницы, почти отвесной:
«Любовь совместима с ненавистью: я проверял,
Но сочувствие с завистью несовместны»?

...Ночь от ночи возвращаюсь к написанному Лео.
Каждый из комментирующих выяснил что-то своё.
Не остался и я в стороне,
будто эти слова обо мне.

Пусть об отце – но и о матери.
Давно стихов таких не видели.
Они достойны хрестоматии,
но где они, те составители!

Ещё одно стихотворение Лео Эпштейна,
случайно связанное с печальной датой.

Читаю Вяземского у себя в котельной,
Идя к его усталости смертельной
От подражаний, шалостей и грёз.
И слух мой поэтический раздельно
Воспринимает, чувствуя всерьёз
И путь его – разомкнутый, но цельный,
И нарастанье боли неподдельной,
И – каждый мне доверенный насос:
И воздухоподсос неугомонный,
И сетевой, и циркуляционный,
И третий поршневой, и дымосос.

Читаю Вяземского у себя в котельной –
Немного убаюкан колыбельной
Родных котлов за тонкою стеной,
Витаю где-то мыслию бесцельной,
Слегка рисуясь пред самим собой
Тем, что и я от жизни канительной
Устал, как он – забытый и больной.
Все это, вероятно, ложь и поза.
А за окном – семь градусов мороза.
И чувствуется скрытая угроза
Моей судьбе в связи с его судьбой.

Трясется бойлер, паром трубы грея,
Дрожат, вибрируют – стена и батарея,
И пол, и стол, и ритмы, и слова.
Я не того боюсь, что устарею –
Боюсь, что станет жизнь во мне мертва.
Мысль не нова, но что поделать с нею,
И суть не в том – нова иль не нова.
Читаю Вяземского. Вслушиваюсь. Мне ли
Судить его закат, его рассвет?
«Слух звука ждет – но звуки онемели,
Движенья ищет взор – движенья нет».

Истории не скажешь: «Извините,
Пересмотрите заново судьбу,
Поэт не умер, он как раз в зените,
В тоске и в грусти – да, но не в гробу.
Не прогрессивен, но зато свободен,
И умудрён, и полн душевных сил».
Но век его прошел и мой проходит,
А предыдущих – тех и след простыл.
Не мистик я и в холод запредельный
(В ничтожество! – как говорил он дельно)
Готов уйти от здешнего тепла.

Читаю Вяземского у себя в котельной.
Проходит жизнь, а ночь почти прошла.

1986

Сегодняшний пост пришёлся на День памяти Цоя, неукротимого певца перемен